Холод. Холод и скука. Я потерял счет времени. Мои дни до краев заполнены пустотой. Я лежу на снегу и смотрю вверх. Чужое небо, чужие звезды. Такие же царственно - спокойные и безразличные, как эта чужая мертвая земля, Нортренд. Чуть более безразличные и чуть менее неподвижные, чем падший принц. Звезды совершают свой неизменный путь по небу, а он...застыл, подобно надгробию древнего короля, величественный и непреклонный.
Когда я чувствую, что скоро сойду с ума от одиночества, я поднимаюсь на вершину горы и присаживаюсь на ступени его трона. Он не смотрит на меня - его взор устремлен куда-то вдаль, за тысячи миль отсюда. Там его войско, окутанное пылью и смертью, неустанно движется вперед, чтобы, достигнув очередного поселения, сровнять его с землей, как в свое время великий Даларан...и мой дом, Кель-Талас.
Раньше воспоминания об утерянной вотчине разжигали во мне мучительную ярость и жажду возмездия. Ведь я присоединился к походу Иллидана, мечтая лишь о том, как отомщу за родной край. Тогда, в самом начале пути, я был полон радужных надежд и честолюбивых помыслов.
Но чем ближе мы подходили к врагу, чем больше разрушений представало моему взору, тем чаще я задумывался, а было ли оправданным мое решение? Имел ли я право поднять скорбящий народ на войну, которая может привести его к бесполезной гибели?
Теперь же, достигнув Нортренда, ледяного сердца Тьмы, я вдруг замечаю, что в моей душе уже нет огня ненависти. Я увидел, что не один Кель-Талас лег прахом под ногами армии мертвых, а весь мир. Моя душа огрубела, обросла панцирем безразличия, и осталась только тоска. Ни одной живой души на сотни миль вокруг, не с кем перекинуться словом, а падший принц словно примерз к своему трону и не желает со мной говорить. Зачем он вообще оставил мне жизнь? Ему ничего не стоило бы убить меня, но вместо этого он предоставил меня самому себе. Пока у меня еще были какие-то мысли, я мог скрасить одиночество, погрузившись в раздумья. Но теперь, когда меж висков вязко пульсирует пустота, мое существование подобно бесконечному умиранию от медленного яда в пустых лабиринтах собственного разума. Здесь каждый день похож на сотни других, и ничего не меняется. Звезды не сходят со своего пути, снег все так же обжигающе-холоден, и взгляд принца по-прежнему затуманен.
Я сворачиваюсь калачиком у его ног, на расстеленном плаще с подбоем из драгоценного меха. Перед тем, как сесть на трон, принц небрежно сбросил его с плеч и молча указал на него пальцем...редкие снежинки крошечными алмазами поблескивали в складках роскошной ткани. "Постель, достойная королевского пса!" - резко ответил я на эльфийском языке и отвернулся
Безумец, тогда я еще не знал, что такое холод...я наивно полагал, что не встречу здесь ничего страшнее смерти и хотел показать принцу: он может изувечить мое тело, но ему не сломить мой дух. Я почти надеялся, что сейчас мою грудь пронзит широкое, тускло мерцающее лезвие Фростморна и окончит мою недолгую печальную жизнь. Но человек на троне лишь рассмеялся, тихо и мелодично, и, нещадно коверкая эльфийские слова, медленно и ласково проговорил:
- Преклони колени, гордый принц. Я избавлю тебя от страданий свободной воли.
- Я не хочу умереть на коленях, подобно рабу! - гневно отрезал я и сложил руки на груди.
- Ты не умрешь, - серьезно пообещал он, - Ты уже никогда не умрешь. Твое мужество впечатлило меня, и я хочу вечно видеть тебя рядом.
Я вздохнул и попытался улыбнуться. Неужели в нем еще живо понятие о чести, пусть людское, примитивное, но все же...значит, для него не все потеряно. Я безбоязненно подошел к трону, почтительно, но с достоинством опустился на одно колено и поднял на него глаза. Он удовлетворенно кивнул, положил руки мне на плечи, заглянул в лицо...я настороженно рассматривал того, кого когда-то считал злейшим врагом. Возможно, когда-то его черты были не лишены привлекательности. Породистое лицо, крупный орлиный нос, массивный подбородок с небольшой ямочкой...особенно хороши губы - полные, чувственные, изогнутые в многозначительной полуухмылке. Но свою красоту он отдал впридачу к своей душе, приобретя взамен желанную власть, и теперь на меня смотрело странное существо, одновременно пугающее и вызывающее жалость. Его впалые щеки, покрытые серой щетиной, длинные тусклые пряди, безжизненно спадающие на лицо, лихорадочный блеск глубоко запавших глаз, обмороженные веки и крылья носа в резком контрасте с мертвенной бледностью - все говорило о том, что жить ему осталось считанные дни. И между тем я знал, что он будет жить вечно. Это было жутко, противоестественно...я отвел глаза и почти сразу ощутил его руки у себя на затылке. Ледяные пальцы бережно приподняли мои волосы, и шею обхватил широкий ремень - достаточно свободно, чтобы можно было дышать, но достаточно туго, чтобы ни на минуту не забывать о знаке рабства. Я в ужасе отпрянул назад, царапал ногтями обледеневшую кожу, но ошейник не поддавался. Тогда я развернулся и пошел прочь, оскорбленный, негодующий, обманутый в лучших чувствах...
Я хотел навсегда покинуть сердце зла, никогда не возвращаться на свою лежанку перед троном тирана, умереть среди вечных льдов от холода или же в лапах пауков Азол-Неруба... Но чем дальше я уходил, тем труднее было дышать обжигающе-холодным разреженным воздухом и тем туже сжимался ремень, стягивающий горло.
Голова кружилась, поминутно накатывала тошнота, колени подгибались...я рухнул в снег и, уже задыхаясь, увидел над собой челюсти огромного паука. "Тебе повезло, Неруб, нечасто тебе на обед достаются эльфийские аристократы..." - без злобы подумал я, и сознание милосердно оставило меня. Сквозь обморок я чувствовал, как меня поднимают над землей и тащат...обратно. Неруб тоже был слугой ледяного принца.
Воспоминание о том, первом побеге до сих пор вызывает у меня горькую усмешку. Как просто и изобретательно - посадить меня на невидимую цепь и приставить ко мне тюремщика-паука...это сделало сами попытки побега бесполезными. Но если все это бессмысленно, то почему наказание так жестоко? Каждый новый "побег" добавляет один пирамидальный вырост на внутренней поверхности моего ошейника. Их маленькие острия натирают страшные мозоли, буквально вгрызаются в плоть и причиняют дикую боль при малейшем повороте головы.
Мой лорд, мне больно, сделайте что-нибудь...
Нет ответа. Он по-прежнему неподвижен, только сейчас и лицо накрыто ледяной маской. Взгляд прозрачен и словно устремлен вдаль - теперь контроль над войском требует от него все большей концентрации.
Мой лорд, избавьте меня от этих страданий, умоляю вас...
Нет ответа. Мне кажется, что смерть будет милосерднее боли. Я пытаюсь сотворить столб огня, который станет моим погребальным костром, но ничего не происходит. Ошейник раба отнял у меня мои силы.
Тогда я падаю на колени перед врагом и осыпаю поцелуями его тонкие, унизанные перстнями белоснежные пальцы, неподвижно лежащие на подлокотнике трона, и сквозь сдавленные рыдания прорываются униженные мольбы о пощаде.
Когда он все же обращает на меня внимание, то снимает ремень с моей шеи и связывает им мои запястья. На моих глазах всегда выступают слезы, когда острые шипы, почти сросшиеся с плотью, вдруг отрываются один за другим, оставляя глубокие кровоточащие раны. Принц снимает шлем и аккуратно сцеловывает и кровь, и слезы. Его губы теперь бледные и твердые, а кожа холоднее мрамора. С ним произошла очередная метаморфоза. Взамен утраченной людской красоты он получил неземную прелесть - дышащую холодом, но от этого лишь еще более интригующую. Теперь его облик вызывает у меня не брезгливую жалость, а какое-то тревожное восхищение. Им хочется любоваться бесконечно, но не прикасаясь.
А его поцелуи неприятны. Он словно хочет вытянуть из меня побольше жизни, тепла; до крови царапает губы острыми клыками и властно придерживает за затылок, чтобы я даже не пытался отстраниться. Это длится недолго, и скоро его дыхание уже холодит мои подсыхающие раны. Мне хочется упереться руками в его грудь, но запястья скованы за спиной, и я несмело прижимаюсь к нему, будто бы случайно подставляя шею его невесомым ласкам. Он порывисто сжимает мои плечи - о, сколько в нем силы! - и мои легкие доспехи падают на лед, как сброшенная чешуя. Ледяные губы ставят морозные печати поцелуев на мою грудь в вырезе расстегнутой рубашки. Безжалостные пальцы с длинными крючковатыми ногтями пробираются под мою одежду и вцепляются в отощавшие бока - до боли, но вместе с тем нежно, почти ласково. Он вдруг резко поднимается с трона, рывком расстегивает на мне рубашку и, приподняв меня над землей, снова целует. Губы моментально коченеют, теряют чувствительность, но обнаженную грудь, прижатую к ледяному панцирю, сотрясает мучительно-сладкая дрожь - каждый раз, когда грубые пластины его доспехов касаются моих затвердевших сосков. Пять острых крючьев терзают кожу между лопаток, второй же рукой он подхватывает меня под одно колено. Дыхание замирает. Я отдаю себя в его руки - во власть грубых объятий, коварных скользящих поцелуев и сокрушающей ледяной силы.
Мне приходится прогибаться все глубже назад, чтобы его доспехи не перемололи мои кости подобно чудовищной мясорубке. Шипы, украшающие его латы по всей линии ребер, впиваются мне в живот, а фигурная резьба металлической "ракушки" безошибочно упирается в ложбинку между ягодиц - пока обтянутых легкими кожаными штанами, но надолго ли?
Он выставляет вперед колено, не давая мне свести ноги, и наклоняется еще ближе. Шелковистая паутина его волос слегка колышется на ветру, щекочет мне лицо. Прозрачные глаза странного - как вода в северных морях - зеленоватого оттенка светятся, словно две полные луны. Этого демонического взгляда - не изощренной жестокости, с какой он рвет когтями мою кожу, и не безудержной ненасытной похоти, которая приходит на смену безразличию в моменты близости, - я боюсь еще больше, чем одиночества. Я мог бы, наверное, закрыть глаза и не смотреть - чего бы это мне стоило? Откуда эта уверенность в том, что ритуал надо соблюсти?
И я встречаю этот взгляд, и меня парализует животный страх. Я уже не могу сопротивляться, и он чувствует это не хуже меня. Грубо перехватывает за талию и опускает спиной на лед. Лязгнув доспехами, встает на одно колено и бесцеремонно, за брючной ремень, подтаскивает ближе к себе. Я прикусываю онемевшие губы, чтобы не закричать. Выступы неровного пола сдирают кожу с лопаток, с нестерпимо ноющих локтей, подвернутых под ребра...я почти мечтаю о том, чтобы он поскорее раздел меня поставил на колени. Пусть острая боль, пусть унижение, но только не это мучительное ожидание.
С безграничным терпением белые пальцы сражаются с ремнем на моих штанах, и вот я освобожден от лишней одежды ценой десятка новых царапин на бедрах. Губы принца кривит странная усмешка, а гладкая узкая ладонь скользит вниз по моему животу. Теперь его прикосновения предельно осторожны. Он любит, когда у меня идет кровь, но никогда не царапает там. Поглаживает нежно и рассеянно, как котенка. Моя плоть трепещет, устремляется навстречу его ласкам, но целомудренный холод его рук смиряет мой пыл. Короткие беглые прикосновения и бесстрастный изучающий взгляд. Он словно проверяет границы дозволенного. Но этих границ нет, он волен делать со мной все, что захочет.
Я не боюсь того, что со временем его пытливый ум будут занимать лишь самые кровавые эксперименты. У меня нет ничего кроме безграничной ледяной пустыни и чувственной жестокости моего палача - так лучше принять смерть от этих холеных рук, которые я целовал и которые касались каждой пяди моего тела, чем от мучительного безделья. Я боюсь однажды увидеть в его глазах ту же тоску, что стала и моим бичом. Если я стану для него надоевшей игрушкой, мне незачем будет жить. Возможно, тогда он снимет с меня ошейник, чтобы я мог хотя бы умереть? Нет, не снимет. Это было бы слишком гуманно для него и недостаточно интересно. Моя слабость нравится ему куда больше, чем моя сила.
Тонкие ледяные пальцы порхают внизу моего живота, распаляя огонек страсти, предательски тлеющий где-то в глубине души. И откуда взялась эта нежность после всей причиненной боли, после всех ран, оставленных на моем истерзанном теле в знак его власти надо мной? Все мое существо наполняется сладостным томлением, я готов умолять его о том, что противно самой моей природе.
Наверное, так себя чувствовали соблазненные мной юные эльфийки, когда, извиваясь в моих объятьях, молили перейти от прелюдий к главному. Я лишь улыбался и продолжал свою игру, сколько возможно, пока обезумевшая от желания партнерша не бросалась на меня подобно дикой рыси.
Но у меня связаны руки, и мне остается только метаться по льду, томно изгибаться и сильнее сжимать бедра, силясь затушить этот костер.
Наступает момент, когда его желание пересиливает жестокое любопытство, и он резким тычком когтей заставляет меня перевернуться на живот. Я выгибаю спину и приподнимаю ягодицы ему навстречу. По груди и плечам пробегают первые морозные иголочки - лежать голым телом на льду не слишком приятно. Почти физически ощущаю его взгляд, помутневший от дикой похоти, и развожу бедра пошире. Лучше я сам это сделаю, чем он - своими когтистыми пальцами.
Но он все же вцепляется мне в плечо и с силой дергает назад, заставляя оторвать грудь от пола. Теперь я стою на коленях, чуть наклонившись вперед. Связанные за спиной руки позволяют как-то удерживать равновесие. Он отпускает меня, и я слышу лихорадочный скрежет металла - это он отстегивает мешающую "ракушку". Я весь обращаюсь в слух...и, когда отстегнутый от доспехов щиток с победным звоном летит на пол, глубоко вздыхаю и зажмуриваюсь.
